Кратологическая парадигма политического насилия

Насилие возникло одновременно с появлением человечества и сопровождает его на всём историческом пути развития. Следует заметить, что постоянно сопровождая человечество насилие, тем не менее, не всегда имело пиковые величины. Красиков В. И. полагает, что насилие имеет волнообразный характер, особенно проявляясь и достигая своих пиковых значений в периоды эпох особых социальных потрясений государства и общества. В своей монографии «Насилие в эволюции, истории и современном обществе. Очерки.»² он отмечает, что первая, предположительно зафиксированная историка­ми эпоха насилия связана с процессами перехода от матриархатной (матрилокальной) формы организации родовой жизни к патриархату – первой известной «социальной» революцией и первым массовым «социальным» насилием, т. е. не прежние межстайные или межвидовые войны, столь обыкновенные и у высших жи­вотных, а насилие действительно «своих против своих» – в этом, одном племени – по неким ментально фиксируемым идеологическим преференциям.

Следующая крупная волна социального насилия связана с эпохой перехода от социально-потестарных общностей (где власть функционально не отделялась от «народа») к новым формам доминирования, ранней государственности. Новые системы доминирования, основанные на монополизации ресурсов и централизации власти, нуждались в большом объеме сурово-показного, назидательно-жестокого насилия.¹

Далее. Формирование экономических (единый рынок), политических (абсолютизм, централизация) и духовных (язык, литература) основ современных наций происходит в позднем средневековье и Новом времени. Новому сообществу соответствует уже зрелая государственность, обретающая монополизацию насилия в виде появления «трех основных структур государственного насилия: регулярной национальной армии, полиции и тюрем.²».³ И это полуновое (по степени монополизации на­силия и централизации), полустарое (лично-династийный принцип организации, расточительство) государство начало эпоху современного государственного терроризма, заложило его традицию.

Насилие окончательно узурпируется государством, которое начинает определять, что собственно считать насилием, а что «защитой отечества», «восстановлением конституционного порядка» или «борьбой с социальным злом». Попытки отдельных людей (мелких групп) использовать насилие в своих целях получают клеймо восстания, бунта, преступности, бандитизма, гражданской войны, партизанской войны или терроризма.

Насилие не уменьшается, оно скорее перестает быть на виду, принимает бюрократический, обыденный и легитимный характер. Оно становится анонимным,

функциональным, опривычнивается, теряет вкус экстраординарности.¹

Третья эпоха насилия охватывает четыре столетия становления, расцвета и начала упадка национальных государств (развитых, «классических» государств). Эта эпоха включает в себя XVI в. – первую половину XX вв. В индустриальных странах государственное принуждение пришло на смену принуждению частному.

Красиков В. И. подчеркивает: «Государство исторически в разном объеме монополизирует насилие, имея перед собой исторически разные формы естественно-социальной организации населения: племена, этнические или городские общины, народности, нации, гомогенизирующийся состав культурно-цивилизационных «блоков». Однако, и это следует подчер­кнуть, государство пользуется обычно лимитированным, юридически дозированным насилием и даже в основном ограничиваясь угрозами его применения.

Разумеется, сама дозировка исторически варьируется от варварства публичных казней и жестокости первых кодексов до запрета смертной казни и либерального законодатель­ства. Но во все времена основной ресурс государства – до­бровольное послушание, приятие власти, законов и обще­ственного устройства подавляющим составом населения. Это социальное следствие консервативной черты всех при­матов, на которой зиждется и государственный порядок – склонность людей к индоктринации, идентификация себя с группой, общностью, которая, в свою очередь, находит свое символическое воплощение в «эмблеме» государства. Доверие и сильная привязанность к кровным родственни­кам, их образу жизни и ценностям, рассматриваемым как «свои» и «единственно значимые», переносятся затем при помощи регулярных специальных идеологических акций властвующих групп на более крупные общности и инсти­туты, превращаясь в чувства лояльности и патриотизма. Большинство населения в нормальных условиях поэтому в принципе доверяет и приемлет в общем смысле данную власть и данное государство».²

Понеделков А. В., опираясь на мнение Бердяева Н. А., подчеркивает, что «с сотворения мира всегда правило, правит и будет править меньшинство. Это верно для всех форм и типов управления, для монархов и демократии, эпох реакционных и революционных. Из управления меньшинства нет выхода, и все демократические попытки создать царство большинства в сущности являются жал­ким самообманом. Вопрос лишь в том, правит лучшее или худшее меньшинство, а в принципе одно меньшинство сменяется другим, свергают ли лучшие худших или на­оборот. Непосредственное управление и властвование масс возможно лишь как момент стихийного массового разлива в революциях и бунтах. Но затем все очень бы­стро возвращается в прежнюю колею: образуется новое меньшинство, которое захватывает в свои руки власть.

В революционные эпохи обычно правит кучка де­магогов, которая ловко пользуется инстинктами масс. Ре­волюционные правительства, почитающие себя народ­ными и демократическими, всегда бывают тиранией меньшинства. Революционная бюрократия обычно бывает еще ниже той старой бюрократии, которую революция свергает: «господство черни создает свое избранное мень­шинство, свой подбор лучших и сильнейших в хамстве, первых из хамов, князей и магнатов хамского царства».¹

Революционная масса всегда бывает лишь атмо­сферой для осуществления этой тирании меньшинства. Вопрос в реальной действительности идет лишь об од­ном: восторжествует ли хорошее меньшинство - аристо­кратия, или плохое меньшинство – охлократия».²

Монополизация силы - это первый шаг, который пытается сделать любое правительство, как только оно сформировано. Под­чиненные ему солдаты и полиция - единственные, кому разреше­но легально применять силу.

В некоторых странах государство в политическом плане контролируется корпорациями, поэтому грань между частной и общественной властью крайне тонка. И политики все чаще дей­ствуют от своего собственного имени, нежели в интересах других.³

Насилие – это опасное средство политической борьбы.

С одной стороны, оно позволяет осуществлять глубокие преобразования общественных отношений. С другой, ничем не ограниченное насилие – терроризм является источником дестабилизации любой политической системы. Особенно это характерно для режимов, находящихся в стадии становления. Поэтому эта проблема актуальна для нашего общества.¹

По мнению В.И. Ленина самым существенным в политике является устройство государственной власти.² Любая проблема приобретает политический характер, если ее решение затрагивает интересы государства, государственную власть. В политике отражаются коренные социально-экономические интересы общества, которые являются для нее определяющими. Вместе с тем она обладает относительной самостоятельностью и оказывает сильное прогрессивное или реакционное влияние на экономику и другие сферы жизни.

Недооценка активных политических действий обычно ведет к пассивному выжиданию, создающую благоприятную обстановку для проявлений неуважения к существующему правопорядку. И наоборот, пренебрежение к коренным интересам общества и экономики, вера во всесилие политики, проявляющееся в субъективизме, произволе, авантюризме ведут к политическим провалам.

И в том, и в другом случаях создается почва для проявления политического насилия. Это происходит на фоне умышленного или неумышленного пособничества властей, или когда сами власти скатываются к применению незаконных средств и методов борьбы. Ортега-и-Гассет писал: «В наши дни Государство стало чудовищной машиной немыслимых возможностей, которая действует фантастически точно и оперативно. Это - средоточие общества, и достаточно нажатия кнопки, чтобы гигантские рычаги молниеносно обработали каждую пядь социального тела».³

Как следствие появляется политический террор в его современном виде, представляющий собой «акты насилия, совершаемые отдельными лицами, организациями или правительственными органами, направленные на устранение нежелательных государственных или политических деятелей и дестабилизацию государственного правопорядка в целях достижения определенных политических результатов».¹

Коренное изменение социально-политического, экономического укладов жизни в современной России объективно создают различные конфликтные ситуации, перерастающие в конфликты различной направленности: политические, экономические, национальные, религиозные и т. д.

В переходном обществе, каковым является современная Россия, как правило обострены до предела различного рода политические конфликты между конкурирующими акторами: специфика политических конфликтов заключается в том, что вступающие во взаимодействие люди, стре­мясь к достижению своих политических целей, начина­ют использовать все способы воздействия на своих про­тивников, в том числе и те, которые выходят за рамки разрешенного законом. Конфликты обычно сопровож­даются агрессивными действиями с обеих сторон, кото­рые в экстремальных ситуациях могут переходить в вооруженное столкновение.² Именно в этот период проблема терроризма приобретает особую остроту.

Правильно понять сущность и роль политического насилия, на наш взгляд, невозможно без анализа его взаимосвязи с властью.

Власть - это особый вид общественных отношений организованных субъектов. Суть власти состоит в реальной возможности и способности властвующих подчинять своей воле подвластных. Под волей принято понимать сознательную саморегуляцию субъектом сво­ей деятельности и поведения при достижении поставленной цели. Фридрих Ницше писал, что «воля к власти может прояв­ляться только тогда, когда встречает противодействие; она, следова­тельно, ищет того, что может оказать ей сопротивление. Присвоение и усвоение являются, прежде всего, результатами стремления поко­рять, формировать, приблизить к своему типу, преобразовать, пока, наконец, преодоленное не перейдет совсем в сферу власти нападаю­щего и не увеличит собой последнюю».³ Каждый активный человек, по Ницше, тянется к власти. «Воля к власти, - писал он, - специали­зируется как воля к пище, к собственности, к орудиям, к слугам (по­винующимся) и господам: тело как образчик. Более сильная воля уп­равляет слабой. Нет никакой иной причинности, как от воли к воле. Механически это необъяснимо».¹ К вла­сти всегда тяготеют лидеры. Власть одних людей над дру­гими устанавливается в процессе меж­личностных отношений. Властвующий субъект, как правило, укреп­ляет свою власть, чем проявляет свое господство. Проявления гос­подства обусловленны возможностями и уровнем культуры субъекта власти. Л. Мамут отмечал: «Пристальное изучение многообразных проблем власти неизменно сопутствует всей истории мировой социально-философской и политико-юридической мысли»².

Политическая власть есть разновидность социальной власти. Государственная власть есть разновидность политической власти, которая возникает вместе с образованием государства. По-разному объяс­няется и ее природа. В теологических теориях исходят из постулата о том, что «нет власти не от бога». В иных теориях государственная власть рассматривается как возникшая в процессе исторического раз­вития общества организованная сила (класса, нации, расы, полити­ческой элиты). Можно ее объяснить и на основе теорий биогенеза и панспермии.

Государственная власть в каждый конкретно-исторический пе­риод имеет свою структуру и нормативно-правовую регламентацию. Она универсальна, и, как правило, имеет легитимные институты на­силия, суверенна, публична, осуществляется профессиональными управленцами на территории, на которую распространяется ее суве­ренитет. Без государственной власти немыслима правовая и полити­ческая жизнь общества.

Понятие «государственная власть» до настоящего времени яв­ляется спорным. Некоторые ее аспекты до сих пор требуют объяснения. Макс Вебер считал, что власть - это «возможность для одного деятеля в данных социальных условиях проводить собственную волю даже вопреки сопротивлению».³ Власть определяется как обусловлен­ная материальными условиями жизни общества способность опреде­ленных структур подчинять своей воле поведение всего общества или его отдельных частей. А. Ф. Черданцев определяет власть как функ­цию «любой формальной или неформальной человеческой группы и общества в целом».¹ Однако человек может властвовать над другими, если хорошо владеет собой.

Коркунов писал: «...власть есть сила, обусловленная сознанием зависимости подвластного, то и государство может властвовать, не обла­дая ни волею, ни сознанием, только бы составляющие его люди со­знавали себя зависимыми от государства. Государственная власть не чья-либо воля, а сила, вытекающая из сознания гражданами их зави­симости от государства».²

«Власть в политологии определяется как исключительная функция политической системы управлять в пределах своей специфической области. Осуществление власти понимается как односторонняя функция командования с опорой на моральную, идеологическую, персонализированную, вооруженную или иную материальную силу. Устойчивость власти и властных структур определяется, в первую очередь, идеологическими и моральными факторами, и в этом случае власть приобретает легитимный характер. В случае применения насилия вся система власти, в конечном счете, оказывается неустойчивой, но специфической функцией политической системы на уровне государства являются различные формы принуждения».³

Кузина С. И. отмечает, что политическая власть может осуществляться различными методами. При всем их многообразии и комбинациях, степени применения, их можно свести к трем крупным группам: принуждение, стимулирование и убеждение. А Конфисагор А. Г. полагает: «В рамках философского подхода наиболее полно раскрываются и основные методы осуществления власти: организация, убеждение, воспитание, контроль и принуждение».⁴

Внутри каждой группы применяется множество средств и механизмов.

Самым эффективным в краткосрочной перспективе является принуждающее насилие, но в современных условиях демократического развития большинства государств в рамках международного права и наличия сил сдерживания, применять его в течение длительного периода весьма проблематично:¹ «Власть, основанная на вознаграждении, возрастает с размером ожидаемого вознаграждения. Власть как принуждение держится на ожидании наказания за неконформное поведение. Сила власти в этом случае зависит от угрозы наказания минус вероятность избежания наказания благодаря послушанию. Власть, основанная на позитивных санкциях (вознаграждении), имеет тенденцию возрастать и эволюционировать во власть, ориентированную на идентификацию объекта с субъектом. Власть, основанная на негативных санкциях (принуждение), ведет к тому, что объект стремится уйти из поля влияния субъекта воздействия».²

Наибольшее распространение получил метод убеждения. И при всех формах правления применяются все три метода.

Как и насилие, власть является объектом многочисленных интерпретаций. Однако если обобщать различные точки зрения на власть, существующие в политической науке, можно сделать вывод о том, что большинство авторов рассматривает власть как способность и возможность социального субъекта осуществлять свою волю, в случае необходимости навязывая ее тем, кто является объектом властного воздействия.

Власть и управление, вытекая из един­ства и качественного многообразия природы и общества, обусловлены, во-первых, целостностью общества как качественно-особого организма, состоящего в тоже время из относительно-самостоятельных элементов или индивидов.

Во-вторых, они вытекают из наличия многообразия индивидов, которые в силу незакрепленности их конкретных качеств и свойств во имя свободы могут посту­пать как в соответствии с интересами общества, так и вопреки им.

В-третьих, власть и управление в обществе - результат стабильно­сти и непредсказуемости в отношениях между самими индивидами, которые относительно самостоятельны не только по отношению к обществу, но также и друг к другу.

По мнению П. Блау, власть - это «способность одного индивида или группы осуществлять свою волю в отношении других – либо через страх, либо отказывая в обычных вознаграждениях, либо в форме наказания и вопреки неизбежному сопротивлению».¹

Макс Вебер писал: «Современное государство есть организованный по типу учреждения союз господства, который добился успеха в монополизации легитим­ного физического насилия как средства господства и с этой целью объединил вещественные средства, предприятия в руках своих руководителей».

Из этого следует, что государство осуществляет насилие, концертирует сред­ства производства во имя осуществления общего интереса.²

Согласно другой точке зрения, власть - это тип межличност­ных отношений, когда одна сторона воздействует на поведение и деятельность другой при помощи определенных средств (автори­тета, договора, норм, принуждения). При этом «власть насилия» есть крайнее проявление «власти силы».³ Неточности приведен­ного определения состоят в следующем: отношения власти - не только межличностные, но и межгрупповые, государственные, политические и др.; они могут быть многосторонними; власть следовало бы рассматривать как составную часть социального управления.

Вместе с тем, структура государственной власти - это органи­зованная система чиновников, администраций, судей и других лиц, обеспечивающих проведение определенной политики.⁴

Таким образом, государственная власть - это публично-политическое отношение господства и подчинения между субъ­ектами, опирающееся на государственное принуждение. «Государство - пишет П. Бурдье - есть завершение процесса концентрации различных видов капитала: физического принуждения или средств насилия (армия, полиция), экономического, культурного или, точнее, информационного, символического - концентрации, ко­торая сама по себе делает из государства владельца определенно­го рода метакапитала, дающего власть над другими видами капита­ла и над их владельцами».⁵ Метакапитал государства (и особая его форма - бюрократический капитал) имеет синкретическую природу и может быть преобразован в любой из капиталов: экономический, культурный, социальный или символический – продолжает далее Старостин А. М. «Существование мета­капитала государства, придающего влияние и власть «государственным мужам», влечет за собой формирование специфического проcтранства борьбы - борьбы владельцев различных капиталов за вла­дение, распоряжение и пользование этим капиталом. В этом ключе можно определить политическую конкуренцию как борьбу индивидов и политических партий за универсальный метакапитал государства. Перейдем к проблеме использования административного ресурса в политической конкуренции в условиях неразвитой демокра­тии в постсоветской России. Административный ресурс в таких ус­ловиях может проявляться как через ограничение политической кон­куренции (создание барьеров входа для потенциальных конкурен­тов, использование зависимых информационных ресурсов для по­литической агитации и т. п.), так и через форсирование конкурентных отношений, переводящих их в конфликтные. Неконкурентный поли­тический рынок, в свою очередь, становится фактором формирова­ния административного ресурса.¹ Ведь политическая конкуренция один из механизмов контроля над действиями политиков, обеспечи­вающая выполнение взятых политиком обязательств. Ослабляя конкуренцию, политик расширяет возможности по использованию доступных ему ресурсов, т.е. увеличивает свой «административный ресурс». С его помощью в дальнейшем он может в большей степени ограничивать конкуренцию.

Усиливая же межгрупповую конкуренцию на основе разных ба­зовых отношений, политик создает тотальное «поле ссоры», благо­приятствующее реализации принципа «разделяй и властвуй». Правда в такой игре можно и управление потерять. Поэтому столь большую популярность приобрели концепции так называемого управляемого конфликта.

Отсутствие в России работоспособных нормативно-правовых и иных регуляторов деятельности политиков приводит к дальнейшему увеличению роли административного ресурса. Появляются черты автократического режима, когда власть концентрируется в одних руках. Становление государственной монополии на физическое и символическое насилие приводит в то же время к образованию про­странства борьбы за монопольное обладание выгодами, связанными с этой монополией.

Исследователи отмечают, что в Конституции РФ не заложен потенциал, способствующий созданию системы - публичной поли­тической конкуренции, а без такой конкуренции неизбежно рождает­ся конкуренция «клановая», и так называемая партийная жизнь про­текает под контролем внепартийного центра власти; ведь только политическая конкуренция рождает реальную ответственность вла­сти и потому делает понятными для людей и эффективными демо­кратические институты (в частности, выборы); именно она способна подрубить корни коррупции, заставляя правящую партию реально бороться с этим явлением, а не имитировать борьбу.¹

Политическая система, которая постоянно подчеркивает при­оритет исполнительной власти и принижает власть представитель­ную, не способствует конкуренции. Системы с президентской фор­мой правления менее благоприятны для политической конкуренции, нежели системы парламентской демократии.

Монополизация политического и парламентского процессов со стороны так называемой «партии власти», созданной исполнитель­ной властью с целью обеспечения дополнительных рычагов влия­ния на законодательную ветвь власти, дала этой партии широкие возможности для давления на депутатов, избранных при поддержке других партий.² А отсутствие эффективной политической оппозиции в обществе и в парламенте делает подобные политтехнологические манипуляции практически бесконтрольными».³

Деревесников А. В. констатировал,⁴ что еще Аристотель выделял два рода правления, один из которых направлен к выгоде правителя, другой - к интересам подданных, общества.

Ведь государство, так же как и всякий иной социальный институт, можно использовать по-разному, в различных целях. Оно может служить и некоторым политическим группировкам, элитам, партиям, классам и т.п., но может действовать и в интересах всего общества.

Власть дает преимущество тому, кто ее имеет, так как она отражает реаль­ные богатства, которых в распоряжении одного больше чем у других, либо взятые или переданные ему другими. В тоже время власть может отражать физичес­кое, умственное или нравственное превосходство одних индивидов перед дру­гими. Власть отражает закон преимущественного развития, согласно которому большая и более прочная активная система имеет преимущество перед мень­шей и менее активной. Власть это и определенная, материальная сила, дающая преимущество тому, кто ею владеет. Она возникает на основе отчуждения ее от общества. По-видимому, не только разные политические силы в разных ситуа­циях выходят на арену власти, но и само общество заинтересовано в более или менее быстрой смене элит, политических партий и лидеров. И лишь в условиях неадекватности этот процесс узурпируется господствующими общественными и экономическими структурами.

На этапе собирательства, когда угроза голодной смерти словно цепя­ми приковывала человеческого индивида к его общине, роду или пле­мени, тогда контроль со стороны общества за деятельностью его членов осуществился как бы сам собой, а сам человеческий индивид не имел даже понятия о «моем», кроме «нашего». В условиях, когда отношения в обществе поддерживались естественными узами, отсутствовала необходимость в государстве, как специальном органе, хотя власть и имела место. На более поздних этапах с переходом к земледельческой цивилизации, когда роль общего интереса, хотя и несколько ослабла, но сохранилась довольно значитель­ной, контроль со стороны общества за деятельностью индивидов продолжал носить в значительной мере неэкономический естественный характер. Однако, поскольку на этом этапе увеличивается роль индивидуального интереса, растет личностное начало, появляется прибавочный продукт, частная собственность и т. д., то это приводит к необходимости новых уже экономических социальных и идеологических механизмов, с помощью которых осуществляется контроль со стороны общества за деятельностью индивидов. С помощью внеэкономического принуждения и опираясь на государство общество посредством сво­его наиболее активного и предприимчивого меньшинства изымает прибавоч­ный и значительную часть необходимого продукта в целях реализации обще­го интереса, оставлял большинству лишь ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы оно не умерло с голоду и смогло работать и воспроизводить себя. На этом этапе, повторяем, общественное самоуправление сменяется госу­дарством с его не только средствами управления, как это было раньше, но и орудием принуждения.

Наконец, вместо всевозможных идеологических табу возникает государствен­ная идеология, которая вырабатывается опять же меньшинством общества, на­вязывается большинству, определяя те рамки, в которых могла проявляться самодеятельность человеческой личности. Таким образом, меньшинство об­щества с помощью экономических и политических форм воздействия осуще­ствляло контроль за деятельностью индивидов. В свою очередь и сами инди­виды до определенного времени принимали волю меньшинства.¹

Историческое развитие происходит через непрерывный процесс возникновения и разрешения противоречий и конфликтов. С точки зрения теории конфликтов мировой опыт позволяет выделить некоторые наиболее характерные источники конфликтов: 1. богатство, 2. власть, 3. престиж, 4. достоинство. Это те ценности и интересы, которые имеют значение в любом обществе и придают смысл действиям конкретных лиц, участвующих в конфликтах.

Из марксистской теории почерпнута важнейшая идея современной теории конфликта о причинной связи конфликта с объективными социальными противоречиями. Маркс обосновал неотделимость развития общественного разделения труда и появления имущественных различий. В марксистской теории основные конфликтующие группы (классы) формируются в соответствии с их экономическим положением, которое определяется отношением к средствам производства: «Динамика социально-политического конфликта определяется взаимодействием совокупности факторов. Наиболее фундаментальные, глубинные факторы, такие как цивилизационный тип общества, характер функционирования базовых институтов, остаются стабильными на протяжении очень длительного времени и обуславливают наиболее существенные, долговременные тенденции развития конфликта.

Старостин А. М. полагает, что основные феноменологические признаки современной российской власти - ее погружение в решение собственных проблем «правящего класса» и предпочтение в решении этих проблем, отдаваемое теневым и неформальным подходам. Что имеет свое объ­яснение Дело в том, что один из важнейших признаков государст­венной власти - ее публичность, т.е. направленность на обслужива­ние интересов общества. Попытки обратить ресурс государственной власти на обслуживание интересов отдельных социальных групп или личностей практически невозможны в публичном режиме. Это и является одной из главных причин теневизации политических отно­шений и принятия политических решений. Западное общество по­тратило многие десятилетия на то, чтобы сформировать сбаланси­рованную систему институтов государственной власти. Оно преду­сматривало разделение функций управления и взаимоконтроль, за­коносообразность, а также прозрачность по отношению к институ­там гражданского общества…

Что касается российских условий, то здесь недостоверность взаимоотношений ветвей и уровней государственной власти, непол­нота правовой базы и почти полное отсутствие эффективных инсти­тутов гражданского общества приводят к тому, что публичная власть зачастую становится лишь декорацией для непубличных действий и решений. Именно такого рода действия и принято считать теневыми. Они выстраиваются в систему, которую затем трудно сломать.

Одна из наиболее распространенных схем теневой деятельно­сти в институтах власти - использование служебного положения в интересах отдельных лиц или отдельных корпораций. Имеется в виду принятие решений, выделение государственных средств в чью-то пользу за соответствующее поощрение или услугу.¹

Воспроизводство и доминирование в постсоветском обществе системы власти - собственности и присущей ей вертикально-иерархической организации власти предопределили, что наиболее сущностной и глубокой линией конфликта стала извечная для российского общества дихотомия «власть - народ». Динамика конфликта на конкретном, исторически непродолжительном, этапе в решающей степени определяется сформированностью и уровнем силы конфликтующих сторон. Общество на каждом этапе своего исторического развития имеет свою конфигурацию конфликтов, динамика которых является особенно подвижной в переходные периоды».²

Элита использует насилие, когда ее легитимность подвергается угрозе или когда нарушаются действующие юридические нормы. Ее власть, в конечном счете, основывается на том факте, что она является единственной политической силой, которая в рамках существующего юридического порядка имеет право на применение силы. Насилие – это «окончательный аргумент», которым пользуется элита для сохранения своей власти. Для доказательства этой гипотезы достаточно провести небольшой мысленный эксперимент, представив себе, что случилось бы, если какая-либо политическая элита вдруг лишилась бы физических и социальных средств для применения насилия. Понятно, что в этом случае контрэлита и массы легко свергли бы ее. Впрочем, история знает достаточно примеров, весьма реалистично иллюстрирующим последствия потери элитой возможности использовать насилие. Таким образом, насилие «сверху» используется для сохранения и воспроизводства отношений господства и подчинения. Соответственная юридическая система организована таким образом, чтобы облегчить элите применение насилия. Лица, входящие в элиту, пытаются сделать все для того, чтобы использование насилия не выглядело как акт произвола и окружают его ореолом легитимности.

Политическая элита может быть свергнута не только тогда, когда она теряет контроль над средствами применения насилия, но и тогда, когда при необходимости его использования она проявляет колебания. Это имеет место в случаях, когда элита расколота или когда её члены неверно оценивают возможности своих противников. Исторический опыт свидетельствует, что элита, не решающаяся применить насилие, легко лишается власти.¹

Эволюция общества свидетельствует о постоянном росте потенциала насилия в государственно - социальных отношениях. Военные действия в Чечне, захват и попытка освобождения заложников в Буденновске стали одним из наиболее впечатляющих в последнее время примеров использования насилия в решении политических задач. И не только в нашей стране. Значимые сами по себе, эти события, тем не менее, стали очередным проявлением все более крепнущей тенденции в современной политической жизни - тенденции к более широкому использованию насилия для решения неизбежно возникающих в обществе в переходной период противоречий и проблем.¹

В современной России борьба кланов с примене­нием террористических методов - бытовое, повсед­невное явление. Чеченская война стала миниатюрной внутрироссийской моделью этой новой мировой вой­ны. Социально-экономическое содержание обеих чеченских войн - то же, что и процессов, происходив­ших в России в целом. Это борьба за раздел и передел собственности. Разница лишь в формах борьбы, а не в сути. Такая же бандитская разборка с максимальным вовлечением в нее государственных силовых структур.²

Принципиальная дилемма российской социально-политической жизни последних лет - общественный контроль над правоохранительными органами или «полицейский» контроль над обществом - пока решается в пользу последнего варианта.

Клейменов М. П., Клейменов И. М. предприняли попытку раскрыть механизм криминализации власти:³ существенную роль в реализации данного механизма играет модернизация сознания. Идеология новой Великой Реформации заключена в призыве «Обогащайся любыми средствами!» Крайний цинизм этого лозунга, противоречащего нравственным ценностям любой цивилизации, изначально был смягчен тезисом о необходи­мости первоначального накопления капитала классическим путем - криминальным. По отношению к общей массе населения было про­возглашено: «Торгуют все!», т. е. использована технология прививки к общественному сознанию мировоззрения спекулянта. Что же каса­ется власть предержащих, то был сделан ход «меняем власть на деньги», для чего, собственно говоря, была придумана схема всеобщей приватизации.

Условием эффективной криминализации власти является безответственность ее представителей. Достигается это не только путем оценки преступных действий по принципу «Чем больше властных полномочий, тем меньше ответственность», но и с помощью создания различного рода правовых иммунитетов. Хорошей иллюстраци­ей в данном случае служит правовой иммунитет судей, состояние коррупции во всей системе правоохранительных органов.¹

Сращение властных структур с криминальным миром и коррупция ни для кого не новость.   И в этом заключается главная системная ошибка, которая может привести страну к катастрофе.²

Рассматривая индекс доверия к силовым структурам и правоохранительным органам, можно отметить, что менее всего авторитетом пользуется милиция, затем следует прокуратура и суд.³

Большую роль в криминализации власти сыграла легализация преступников и девальвация политической значимости репутации. СМИ довольно часто сообщают нам об отдельных пред­ставителях губернской и муниципальной власти, ранее судимых, которых плотно окружает криминальная среда.⁴

Председатель Конституционного Суда Валерий Зорькин, замечает в одном из интервью: «Мздоимство в судах стало одним из самых мощных коррупционных рынков в России. Судебная коррупция встроена в различные коррупционные сети, действующие на разных уровнях власти: например, в сети по развалу уголовных дел и по перехвату чуждого бизнеса»,⁵ «мнение о неэффективности работы судов обосновывается главным образом тем, что судьи, в представлении граждан, используют государственную систему права для личного обогащения и поддержки частных, клановых интересов».⁶

Проявлением незаконного насилия является феномен самосуда, который по нашему мнению, начинает выступать в качестве одной из форм политического насилия.

Самосуд - это то, к чему нас подталкивает сегодняшнее недееспособное государство. Потому что самосуд – это всегда продолжение трагедии.⁷

Почему количество случаев самосуда растет?

Во-первых, это является естественным ответом на рост агрессии в обществе в целом.

Во-вторых, большинство людей, наученных горьким опытом, не верят в то, что преступник понесет справедливое наказание.

Внутри самого государства есть граждане, которые живут по иным стандартам, нежели установленные законом. Как говорится в народе, прав тот, у кого больше прав. Кому больше дается - с того меньше и спрашивается: по крайней мере, пока он при деньгах или при высокой должности (с низкими моральными принципами). Выход - только сила в собственных руках: «Когда общество агрессивно, то ярость проявляется повсюду, при малейшей возможности. Люди берут на себя роль и палачей, и судей, что, конечно, недопустимо в современном гражданском обществе. В России, увы, это происходит. Нормы и ценности людей во многом архаичны и традиционны».²

И убеждает людей в этом не только жизнь, но и искусство.

Вспомним фильмы ставшие культовыми: «Брат» (особенно гениальную реплику главного героя: «Я думаю, сила - в правде...») или «Ворошиловский стрелок».³

Герой фильма «Ворошиловский стрелок» получил единодушное одобрение всего российского народа. Его действия поддержали 95% зрителей в деревне и 99% городских жителей.⁴

Социологи считают, что число самосудов в России будет только расти, причем в тех регионах, которые раньше считались самыми спокойными. Например, Москва, Нечерноземье и Урал. Причем жертвами могут стать не только сами преступники, но и их покровители из правоохранительных органов, а также адвокаты наиболее одиозных личностей. Опросы февраля - марта показывают, что 80% уже не верят в то, что властям удастся обуздать преступность, а 90% считают, что введение судов присяжных позволяет преступникам уйти от заслуженного наказания. Такое же количество граждан одобряют практику самосудов, особенно в отношении убийц, наркоторговцев, насильников и растлителей малолетних, хотя о своем возможном участии в акциях возмездия заявили пока 20% опрошенных.¹

Главная причина широкого распространения самосуда заключается в том, что Россией ныне «рулят» продажные чиновники и коррумпированные олигархи. Занимая ключевые позиции в стране, они упиваются своей безнаказанностью, поскольку «работают» в тесной связке с милицией, судами и прокуратурой. Они ничего и никого не боятся.²

Что отличает сегодня среднего россиянина от любого другого гражданина европейского государства?: желание разобраться с обидчиком сразу, силовыми методами, игнорируя закон.³ Самосуд в российском обществе часто приветствуется. Более того, люди, учиняющие расправу, приобретают ореол геройства.⁴ И такие показатели свидетельствуют о серьезном кризисе всей российской государственности и судебно-правовой реформы.

Подчеркнем, что современная политическая и общественная ситуация в России характеризуется, прежде всего не только наличием, но и мало контролируемым процессом возрастания, гипертрофизации политического насилия. Между тем, общество и политическая жизнь, пронизанные насилием, не могут считаться ни демократическими, ни гуманными, ни гражданскими, ни справедливыми.⁵

Коренное изменение социально-политического экономического уклада жизни в современной России объективно создают различные конфликтные ситуации, перерастающие в конфликты различной направленности: политические, экономические, национальные, религиозные и прочие. Именно в этот период проблема терроризма приобретает новую остроту.

Политическое насилие над людьми, обществом, страной, над общественными процессами и историческими судьбами СССР и России начало проявляться и усиливаться с 1988-1989г.г., когда курс общественного развития страны стал поворачиваться в сторону капитализации и вестернизации.

Скачек к новой ступени политического насилия над людьми, обществом, страной, произошел с конца 1991г., когда был завершен развал СССР и был взят курс на насильственное разрушение всех общественных, государственных, экономических, культурных структур. Из второй сверхдержавы мира СССР и Россия в короткое время были отброшены далеко назад в военном, экономическом, научно-образовательном и культурном отношении.

В странах с неразвитой демократией, к коим нужно отнести и Россию, основным мотивом «народной расправы» над предполагаемыми или явными виновниками преступлений чаще всего является крайне высокий уровень коррумпированности судебной системы, которая не дает возможности добиться справедливости иными способами.¹

В России стало широко распространяться насилие в самых разных его видах и формах, особенно политическое насилие. Особенно проявляет себя терроризм, практически охвативший все районы современной России. Терроризм приносит обществу огромные потери в экономике, социальной сфере и общественном сознании.

Канетти Э. очень верно подметил: «Разницу между насилием и властью можно продемонстрировать на очень простом примере на отношении между кошкой и мышью. Мышь, схваченная однажды, подверглась со стороны кошки насилию. Та поймала ее, держит и собирается умертвить. Но как только она начинает с нею играть, возникает нечто новое. Она отпускает ее, позволяя чуть-чуть отбежать. Стоит же мыши повернуться к кошке хвостом и побежать, как она уже оказывается вне сферы ее насилия. Но во власти кошки настичь мышь. Если она позволит ей убежать совсем, та покинет и сферу се власти. Однако, покуда кошка наверняка может достать мышь, та остается в ее власти. Пространство, которым распоряжается кошка, мгновения надежды, которые она даст мыши, но под строжайшим надзором, не теряя интереса к ней и к се умерщвлению, все это вместе: пространство, надежда, надзор и заинтересованность в умерщвлении можно назвать сущностью власти или просто самой властью. Таким образом, власти в противоположность насилию присуща несколько большая широта, у нее больше и пространства, и времени. Можно сказать, что тюрьма похожа на пасть: отношение между ними это отношение между властью и насилием. В пасти уже не остается подлинной надежды, для жертвы здесь нет уже ни времени, ни пространства. И в том и в другом отношении тюрьма как бы расширенная пасть. Можно сделать несколько шагов туда-сюда, как мышь под надзором кота, то и дело чувствуя на спине взгляд надзирателя. Есть еще время и есть надежда за это время бежать или получить свободу, при этом всегда чувствуешь заинтересованность тех, в чьей власти ты находишься, в твоей гибели, даже если эта гибель как будто отсрочена».¹