Глава 3. Советский легизм

303

¹ Там же. С. 4.

² Там же. С. 3.

логические установки, "нормы" и "правила" коммунистической дик­татуры, которая под вывеской "административно-командной сис­темы" (а это лишь несколько от времени вылинявшая и ослабев-¹ шая, внешне отчасти измененная и подновленная, словесно обще­народная, но по существу та же самая диктатура пролетариата) дожила до начала 90-х годов. •

Ко времени Совещания 1938 г. было ясно, во всяком случае идеологам "правового фронта", что утвердившийся реальный со­циализм несовместим ни с доктринально обещанным "буржуазным правом" при социализме, ни с каким-либо другим (не классово-партийным, не диктаторским) правом: место права могло быть за­нято только неправовым законодательством.

Для интерпретации же этого приказного, антиправового зако­нодательства в виде "качественно нового" права пролетарского (а потом и общенародного) "государства" наиболее подходящей была легистская концепция правопонимания, автоматически считающая всякий закон (и любое законодательство) правом. Внешняя "юри-дичность", формальная "определенность", "нормативность" и т. д. здесь легко и беспроблемно сочетаются с внутренним произволом и противоправностью соответствующих "нормативных актов" и "норм". К тому же эта концепция (в силу своей внутренней бессодержа­тельности) легко может быть подогнана под потребности любой док­трины и практики.

Так, для приспособления к марксизму-ленинизму обычных легистских определений права как совокупности норм (правил по­ведения) оказалось достаточным добавить лишь слова (ничего по существу не меняющие и ни к чему фактически не обязывающие) о том, что эти нормы (правила поведения) выражают волю господ­ствующего класса. В дальнейшем (в порядке, так сказать, "крити­ки" Вышинского и "усовершенствования" его определения) к базо­вому легистскому определению права были добавлены и некоторые другие характеристики из доктринальной трактовки права (об обу­словленности права материальными отношениями, о сочетании при социализме принуждения и убеждения, о воспитательной роли со­ветского права и т. д.).

Но подобные идеологические добавления не меняют сути де­ла — легистского оправдания в качестве права всего того, что при­кажут официальные власти.

Предшествующие Совещанию 1938 г. концепции правопонима­ния (20-х — первой половины 30-х годов) были более серьезно ори­ентированы на исходные доктринальные представления о судьбах права и государства после пролетарской революции. Кроме того, на всех этих концепциях так или иначе сказался опыт нэпа и действо­вавшего тогда настоящего (буржуазного) права.

Уже в силу такой их связанности и отягощенности прежними представлениями и реалиями ни одна из предшествующих концеп-

304 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

ций не годилась для роли "единственно верной" правовой теории в новых неправовых условиях. К тому же каждая из этих концепций в обстановке относительного "плюрализма" подходов к праву до Совещания 1938 г. была в ходе взаимной критики и резких обвине­ний достаточно дискредитирована и не могла претендовать на ка­кие-то монопольные позиции в юридической науке.

Разумеется, и до Совещания 1938 г. в юридической литерату­ре в том или ином варианте развивалось легистское представление о советском праве как совокупности норм, изданных и поддержи­ваемых государством. В контексте многих других трактовок права в 20-х — начале 30-х годов такое понимание права было охаракте­ризовано как буржуазно-нормативистское и не получило сколько-нибудь заметного влияния и распространения.

После же Совещания 1938 г. легистский подход к праву, ут­вержденный в противовес всем прежним подходам как враждеб­ным и антимарксистским, получил статус и монопольные позиции официальной правовой доктрины — подлинного "марксистско-ле­нинского учения о праве".

Такой насильственный монополизм в науке означал лишение ее самостоятельного, объективно-исследовательского, познаватель­ного, собственно научного статуса, превращение ее в служанку то­талитарной власти, в послушного и безоговорочного апологета ан­типравового законодательства и неправовой практики.

Приказное "правопонимание", одобренное "с подачи" Вышин­ского Совещанием 1938 г., полностью и без всякого исключения гос­подствовало в советской литературе вплоть до второй половины 50-х годов, когда после критики "культа личности Сталина" на XX съезде КПСС появилась хотя бы минимальная возможность выска­зать какую-либо иную точку зрения по проблематике понятия и определения права.

И в общетеоретических работах, и в области отраслевых юри­дических дисциплин почти дословно повторялась (в той или иной редакции) дефиниция Вышинского, воспроизводились все основ­ные положения соответствующих подходов к праву и государству¹.

Этот тип понимания, определения и трактовки "права" по су­ществу сохранился и в последующие годы, когда с начала 60-х го­дов по аналогии с "советским социалистическим общенародным го­сударством" стали говорить о "советском социалистическом обще-

¹ См., например: Советское государственное право. М., 1938; Голунский С.А., Стро-гович М.С. Теория государства и права. М., 1940; Денисов А.И. Теория государства и права. М., 1948; Аржанов М.А. Теория государства и права. М., 1948; Он же. Государство и право в их соотношении. М., 1960; Вышинский АЛ. Вопросы теории государства и права. М., 1949; Теория государства и права. М., 1949; Александров Н.Г. Сущность права (К вопросу о сущности исторических типов права). М., 1950; Он же. Законность и правоотношения в советском обществе. М., 1955; Теория государства и права. М., 1955; и др.